Настасья Дмитриевна Офросимова, урождённая Лобкова (1753—1826) — московская барыня, знаменитая своим эксцентричным поведением. Прототип двух запоминающихся второстепенных персонажей русской классики — Марья Дмитриевна Ахросимова из «Войны и мира» и Хлёстова «Горя от ума»[1].
Муж её, «которого она, как сама признавалась, тайно похитила из отцовского дома к венцу», боевой генерал времен Потёмкина, был у нее в полном подчинении.
Пётр Андреевич Вяземский писал о ней: «Настасья Дмитриевна Офросимова была долго в старые годы воеводою на Москве, чем-то вроде Марфы Посадницы, но без малейших оттенков республиканизма. В московском обществе имела она силу и власть. Силу захватила, власть приобрела она с помощью общего к ней уважения. Откровенность и правдивость ее налагали на многих невольное почтение, на многих страх. Она была судом, пред которым докладывались житейские дела, тяжбы, экстренные случаи. Она и решала их приговором своим. Молодые люди, молодые барышни, только что вступившие в свет, не могли избегнуть осмотра и, так сказать, контроля ее. Матери представляли ей девиц своих и просили ее, мать-игуменью, благословить их и оказывать им и впредь свое начальническое благоволение».
Пыляев: Настасья Дмитриевна Офросимова была старуха высокая, мужского склада, с порядочными даже усами; лицо у неё было суровое, смуглое, с черными глазами; словом, тип, под которым дети обыкновенно воображают колдунью.
Свербеев в своих воспоминаниях рассказывает: «Вторая из барынь крупной бесспорно величины была Настасья Дмитриевна Офросимова, переехавшая после своего вдовства из Москвы в Петербург для бдительного надзора за гвардейской службой своих двух или трех сыновей, из коих младшему, капитану гвардии, было уже гораздо за 30 лет. Обращаясь нахально со всеми членами высшего московского и петербургского общества, детей своих держала она в страхе Божием и в порядке и говорила с любовию о их беспрекословном к ней повиновении: „У меня есть руки, а у них щеки“».
Гершензон цитирует письма Булгакова: «В 1822 году Офросимова, бывши в Петербурге, собиралась ехать назад в Москву; по этому поводу А. Я. Булгаков чрез брата предупреждал содержателя дилижансов между Петербургом и Москвою, Серапина, чтобы он оказал старухе всевозможное снисхождение,— „ибо она своим языком более может наделать заведению партизанов вреда, нежели все жители двух столиц вместе. Жалею заранее о бедном Серапине“. Тот же Булгаков за год перед этим сообщает брату анекдот, может быть выдуманный московскими шутниками, но типичный для Офросимовой. Шел днем проливной дождь; в это время Настасья Дмитриевна почивала; под вечер видит — хорошая погода, велела заложить и поехала на гулянье; а там грязно; рассердилась старуха, подозвала полицмейстеров и ну их ругать: боитесь пыли и поливаете так, что грязь по колено,— подлинно, заставь дураков Богу молиться, так лоб разобьют»[2].
О конце её жизни также сообщает Гершензон: «В декабре 1820 года ее разбил паралич; она и в самой болезни грозно правила домом, заставляла детей по ночам дежурить около себя и записывать исправно и вечером рапортовать ей, кто сам приезжал, а кто только присылал спрашивать о ее здоровье. Три недели спустя она вдруг, как тень, является на бал к Исленьевым,— это было на Рождестве,— и заявляет, что прогнала докторов и бросила лекарства: отложила леченье до Великого поста. Она умерла только пять лет спустя, 74 лет,— подобно мужу, „ухлопала себя невоздержанностью в пище“; перед смертью с большой твердостью диктовала дочери свою последнюю волю, даже в каком чепце ее положить, и раздала много денег и наград».
Владение её находилось в Старой Конюшенной — дом № 5 в нынешнем Чистом переулке[3].
Также указывают, что усадьба Офросимовых была на Новинском бульваре — № 7[4]. Это здание сгорело в 1990-х годах. В 2010 году московская мэрия объявила, что это здание будет воссоздано с нуля по сохранившимся фотографиям, и в нём разместится творческая мастерская народного художника Российской Федерации Василия Нестеренко[5].
Николай Пиксанов в статье «Прототипы действующих лиц комедии „Горе от ума“» пишет: «Наиболее единодушны современники и историки в определении прототипа Анфисы Ниловны Хлёстовой, свояченицы Фамусова, тетки Софьи. Ее оригиналом большинство называет Настасью Дмитриевну Офросимову, большую московскую барыню, известную своим умом, крутым характером, откровенностью и причудами. Она была чрезвычайно популярна в большом обществе тогдашней Москвы, и о ней сохранилось много рассказов и анекдотов».
Стахович, в своей книге «Клочки воспоминаний» (1904) пишет: «Старуху Хлестову я хорошо помню: это была Настасья Дмитриевна Офросимова… Ее же под именем Марьи Дмитриевны Ахросимовой описал в „Войне и мире“ граф Лев Николаевич Толстой».
М. О. Гершензон, «Грибоедовская Москва»: «Знаменитую Настасью Дмитриевну Офросимову с фотографической точностью, вплоть до фамилии и закачиванья рукавов изобразил, как известно, Лев Николаевич Толстой в „Войне и мире“. Ее же часто называют прототипом Хлестовой из „Горя от ума“. Нет сомнения, что Грибоедов должен был знать ее. Сцена между Ахросимовой и Пьером совершенно верна, разве только Толстой облагородил свою Марью Дмитриевну и дал ей слишком мягкие манеры».
«Пример поистине поразительный: Мария Дмитриевна Ахросимова и „Горе от ума“ писаны якобы „портретно“ с одной и той же дамы. Толстой хотел найти красоту и поэзию — нашел. Грибоедов хотел найти пошлость и безобразие — тоже нашел.»[7]
Толстой в статье «Несколько слов по поводу книги „Война и мир“», в противоположность Грибоедову оценивает «причуды» и бесцеремонность этой московской «большой барыни» положительно: для него она образец независимости и здравости в оценках.
Отец — Дмитрий Петрович Лобков, действительный статский советник. Мать — Анна Никитична Лобкова, в девичестве княжна Волконская (ум. 11.04.1756). Сохранилось надгробие, поставленное её дочерью[8].
Муж — Павел Афанасьевич Офросимов (1752—1817), боевой генерал времён Потёмкина. Дети:
Офросимова, Настасья Дмитриевна.
